Дедушка 2.0. Пути неисповедимы… - Алексей Шипицин

– Астронавты? В памперсах? – она не поверила.

– Ну да, в памперсах. Потому что туалета космического не могли сконструировать. И долго ведь так мучились, не один год, пока «Аполлоны» не полетели. А наши уже на «Восходах» туалет поставили. Для Терешковой так вообще специальный сделали.

Наконец справился со «сложной» конструкцией и продемонстрировал Алене – теперь правильно? Алена снова рассмеялась – правильно. Ванюшка, удобно упакованный в «космическое» приспособление, тоже захихикал беззубым ртом. Соболевский уже заметил, что хорошее настроение Алены сразу передается сыну. Так, наверное, все мамы-дети устроены. Поэтому его задача была – окружить Алену позитивом. Вот он и старался разгрузить ее от бытовых забот, как минимум. Хозяйство вел, в магазин ходил, еду готовил. Пусть мама ребенком занимается. А как максимум – освободить ее от тяжких дум, мыслей, переживаний. Поддержать в морально-психологическом плане, так сказать. Пока это у него получалось. Алена все чаще улыбалась, даже смеялась. И Ванюшке было хорошо. Собственно говоря, для этого он, Соболевский, здесь и присутствует.

– И вообще, это же вовсе не памперсы, – он показал на пачку продукции западных технологий.

– А что же это? – не поняла Алена.

– Это одноразовые подгузники. Видишь, и на упаковке так написано. А слова памперсы нигде нет.

– И почему тогда «памперсы»?

– У нас, в русском языке, закрепилось это слово по названию одной из самых популярных в мире марок, первой вышедшей еще на советский рынок. Они первыми стали такие подгузники к нам привозить. Одноразовые, впитывающие, дышащие, как трусики. Так и пошло – памперсы да памперсы. Здесь, видишь, и фирма совсем другая, «Либеро». А все равно памперсы. Такая же история произошла с ксероксом, например. Была такая компания, «Ксерокс». Первые множительные аппараты, копиры, их изобретение. Хотя нет, может быть, изобрел и кто-нибудь другой, а они только в серию запустили. Ну, неважно. Сейчас такие выпускают все, кому не лень. Но все они – ксероксы. И джип как название внедорожников. И так далее. Аспирин, поролон. Даже фломастер.

– Аспирин? Фломастер? – удивлялась Алена.

– Про аспирин вообще интересно получилось. В тексте Версальского договора, того самого, который Первую мировую войну закончил, был пункт специальный записан. О том, что немецкая фирма «Байер» теряет эксклюзивные права на торговую марку и название «аспирин». И аспирин стал всемирным.

– Надо же, как серьезно…

Он развлекал Алену подобными историями, а где-то глубоко в подсознании у него звучал голос его Галины Андреевны. Она, выйдя на пенсию, подрабатывала репетиторством по русскому и литературе. К любому делу она всегда относилась очень творчески, с фантазией и даже юмором. По-современному бы сказали, что она очень «креативная». Желающих «порепетировать» у нее было много – все уроки она старалась сделать интересными, разнообразными, запоминающимися. И часто иллюстрировала свои занятия такими примерами «из жизни».

Соболевский, валяясь в похмельном бреду в соседней комнате, через приоткрытую дверь слышал ее голос. Вот уж никак не думал, что мозг, затуманенный только что выпитой утренней банкой пива, оказывается, запоминал все это. А теперь протрезвевшая память услужливо включалась в нужный момент. И в самом деле, не уголовные же дела ей пересказывать для поднятия настроения.

– Такая же история, между прочим, и с фамилиями произошла.

– С какими фамилиями? Чьими?

– А вот, к примеру, оливье знаешь? Салат такой.

– Ну конечно! Сама делала. На новый год обязательно.

– А Оливье, вообще-то, это фамилия.

– Да ну? Чья?

– Повара, который его и придумал. В Москве жил, кстати.

– Я думала, во Франции. Слово какое-то очень французское.

– Правильно, он французом и был. Только родился и жил в Москве. Ресторан французской кухни держал. Там и рецепт придумал, который его увековечил. А рецепт в секрете держал, так и умер, никому не раскрыв.

– Значит, тот оливье, который я делаю… Ну, все делают, не настоящий?

– Значит, так. Его могилу недавно обнаружили на одном из московских кладбищ, памятник отреставрировали. Там сейчас фанаты собираются…

«Вот ведь Галина! И где она только такие истории откапывала? Тут тебе и филология, и история, и кулинария. Смесь. Как сам салат оливье», – восхищался он женой.

И продолжал:

– Ну, допустим, про саксофон и кардиган все знают… Знаешь?

– Догадываюсь. Тоже фамилии тех, кто их придумал?

– Как-то так.

– Дядя Гена, ты что, от меня заразился? «Кактотаком».

– Вот, черт, и не заметил даже. Тебя ругаю, а сам…

– Ну, лучше так, чем чертыхаться.

Сколько себя помнил Соболевский, он всегда «чертыхался». Может быть, военное детство сказывалось, может быть, специфика службы. Не матерился, а именно «черта вспоминал». От такой многолетней привычки избавиться нечего было и думать. Но сомнения его одолевали – как все эти «черти, чертовки, чертяки» совмещаются с присутствием Ванюшки. Если он на самом деле, как бы это сказать, послан «оттуда». Хотя, с другой стороны, как раз упоминания типа «господи, боже мой» батюшки ограничивают – «не поминай бога всуе». А вот про «чертей» он ничего такого не слышал…

– Так что там про саксофон? – вернулась к «уроку» Алена. – Странная какая-то фамилия.

– Фамилия была Сакс. То ли немец, то ли бельгиец. Адольф Сакс. Он и придумал этот музыкальный инструмент. А вот еще «хулиган» и «лодырь», например.

– Тоже фамилии? Чьи? Там понятно – изобретателей, создателей. А тут-то чьи?

– Хулигана и Лодыря, – рассмеялся дядя Гена. – В буквальном смысле. Хулиган – это фамилия ирландской семьи, отличавшейся очень буйным нравом. В газетных хрониках и полицейских отчетах эта фамилия постоянно упоминалась. А Лодырь – немецкий врач, который лечил пациентов долгими прогулками. Простой люд, наблюдая их безделье, так и стал называть всех… ну, лодырей.

Конец ознакомительного фрагмента.